В Канаде им славу поют

Торонтский Зал хоккейной славы незадолго до того, как в него ввели первого европейца — легендарного тренера Анатолия Тарасова

Из массы канадских достопримечательностей сами канадцы особо выделяют две: федеральный парламент в Оттаве и Зал хоккейной славы в Торонто, который называют также музеем, а на втором государственном языке канадцев — французском — именуют ни много, ни мало храмом (temple). Оба этих места — объекты паломничества. В здание парламента канадцы идут и ведут своих детей, чтоб поклониться памяти основоположников их государства и взглянуть, как творится живая история Канады. В Зале же хоккейной славы воздают почести тем, кто дал миру и развил игру, название которой неразрывно связано с именем Страны кленового листа.

Ставя в один ряд политику и хоккей, я не преувеличиваю, а лишь фиксирую канадскую действительность. Именно такое место занимает этот вид спорта в жизни любого канадца. Недаром, как я уже упоминал в предыдущей статье, церемонию открытия торонтского Зала хоккейной славы в 1961 году возглавил премьер-министр страны Дифенбейкер.

В годы моей работы собкором в Оттаве торонтский Зал хоккейной славырасполагался на территории Канадской национальной выставки (CanadianNationalExhibition, CNE). Под неё на берегу озера Онтарио выделили огромную площадь под стать той, где в 1939 году в Москве открыли Всесоюзную сельскохозяйственную выставку (ВСХВ), 20 лет спустя переименованную в Выставку достижений народного хозяйства (ВДНХ). CNE оказалась похожей на ВДНХ только внешним видом главных входов. Во всём остальном, как говорят в Одессе, две большие разницы: если не считать открытую площадку с различными сельскохозяйственными машинами, территория CNE оказалась сплошь заставленной всевозможными увеселительными объектами.

Приятным исключением стал для меня Зал хоккейной славы. Там я познакомился с местным Левшой — смотрителем этого заведения Морисом Ридом. С хрестоматийным героем повести Лескова его, впрочем, роднило лишь прозвище Lefty (по-русски это и значит «левша»). Меня он принял радушно и сам вызвался поводить по музею, где было собрано множество разнообразных хоккейных реликвий: фотографии первопроходцев этой игры, переходящий приз чемпионов НХЛ — Кубок Стэнли, образцы хоккейной обуви и коньков, включая столь экзотические, как резаки для сыра (их в 18-м веке канадцы прикрепляли к ботинкам, чтоб играть в подобие хоккея на замёрзших водоёмах).

Посреди музея находился раздел, у которого задерживался каждый посетитель. Здесь хранились экспонаты, относящиеся к матчам 1972 года между сборной СССР и командой канадских профессионалов. Многочисленные фотографии воспроизводили волнующие сердце каждого болельщика эпизоды тех памятных игр: стремительные прорывы Якушева и Харламова, меткие броски Фила Эспозито, бесстрашные выходы из ворог Третьяка, хладнокровие Хендерсона. В центре экспозиции — восковые фигуры советского и канадского игроков на фоне государственных флагов СССР и Страны кленового листа.

В последующем я поддерживал с Морисом Ридом регулярный контакт. В 1978 году он обратился ко мне с просьбой посодействовать в получении информации о советских хоккеистах—победителях чемпионатов мира и зимних Олимпиад. Это письмо я передал в наше посольство. Что было дальше, не помню, но сегодня на сайте главного канадского музея хоккейной истории есть страницы, славящие и советских спортсменов той поры.

Главным торонтский музей канадского хоккея я назвал неспроста: в той же провинции Онтарио есть аналогичное учреждение — Международный зал-музей хоккейной славы, гордо себя именующий подлинным (original). На то у него есть веские причины, поскольку он был основан задолго до торонтского Зала хоккейной славы — в сентябре 1943 года по инициативе капитана Джеймса Сазерленда.

Уроженец Кингстона, Сазерленд был страстным любителем хоккея и до 17 лет сам гонял шайбу по льду, а затем сформировал команду «Фронтенак», выведя её в чемпионы Онтарио среди юниоров. Впоследствии он реформировал хоккейные правила, учредил институт тренерства и межсезонные тренировки, возглавил Ассоциацию любительского хоккея Онтарио, а потом и всей страны. И именно он добился того, что родиной организованного хоккея канадцы признали Кингстон, а не соискателей этого звания — Монреаль или Галифакс.

Сазерленд прожил долгую жизнь — без малого 85 лет, снискав титул «Отец хоккея». Но до воплощения своей мечты — открыть в родном городе зал-музей хоккейной славы он так и не дожил. Более того, его идею перехватил президент НХЛ Кларенс Кэмпбелл, добившийся права построить хоккейный храм в Торонто. В результате Кингстон, в 1844 году лишившийся звания первой столицы объединённой Канады, 117 лет спустя утратил возможность стать первым местом поклонения общенациональному культу.

Международный зал-музей хоккейной славы появился лишь в 1965 году и до сих пор, несмотря на громкое название, ютится в невзрачной постройке, тогда как его торонтский аналог в 1993 году перебрался в самый центр самого крупного канадского города, где занимает роскошное помещение, площадью всемеро превосходящее старый павильон на Канадской национальной выставке.

Скромность, впрочем, красит не только людей. В кингстонском хоккейном святилище, куда я попал через пару лет после знакомства с его богатым торонтским родственником, обнаружилось немало уникальных реликвий, оправдывающих титул «подлинный», который, напомню, добавлен в название Международного зала-музея хоккейной славы. Там я увидел оригинал снаряда, использовавшегося в 1886 году участниками соревнований, с которых канадцы ведут летосчисление своего любимого вида спорта. Прототип шайбы был вырезан из резинового мяча, применявшегося игроками в лакросс, и имел не круглую, а четырёхугольную форму.

С тех времён сохранилась и одна из тех клюшек, какие держали в руках студенты университета Куинс и кадеты Королевского военного колледжа, сошедшиеся на льду кингстонской бухты в памятном матче более чем вековой давности. В ознаменование этого события их преемники вместе с командой 2-го полка королевской канадской конной артиллерии, чьи солдаты и офицеры играли в хоккей ещё в 1843 году, теперь каждый февраль проводят турнир на рыночной площади Кингстона.

А ещё в Международном зале-музее хоккейной славы хранились коньки и клюшки древних индейцев (коренные жители Северной Америки увлеклись подобием хоккея задолго до белых переселенцев), медный колокольчик, заменявший свисток первым хоккейным арбитрам, вымпел московского хоккейного клуба «Динамо», гастролировавшего в Канаде в 1955 году, надорванный входной билет в московский Дворец спорта с пометкой «5 октября 1974 года, матч сборных СССР и Канады» и наша 15-копеечная монета.

Самые же приятные воспоминания я сохранил от общения с хранителем кингстонского музея хоккейной славы Лео Лафлёром. Он был из той породы людей, кто рождён сеять доброе, разумное, вечное. Сухонький, преклонного возраста потомок французов, бросивших якорь в Канаде в 1630 году, обладатель трёх университетских дипломов на склоне лет сам вызвался присматривать за хранилищем хоккейных реликвий, причём на общественных началах.

Сподвижником Лео Лафлёра наверняка стал бы его единственный сын, не умри тот в 25-летнем возрасте. Но и за свою короткую жизнь Лафлёр-младший успел столько сделать для развития детского тенниса, что в его честь в Кингстоне назвали один из парков. Лафлёр-отец же по праву гордился тем, что в 1967 году организовал национальный чемпионат по хоккею для юниоров и привлёк к этому виду спорта полтысячи юных соотечественников. В этом он усматривал и такой смысл: «Занятия спортом уберегают детей от преступности и вандализма». Среди птенцов гнезда Лафлёрова был самый юный игрок в истории организованного хоккея Тодд Айзаксон, в возрасте всего трёх с половиной лет зачисленный в одну из команд.

Самым же поразительным стало следующее откровение моего знакомца из Кингстона. Оказалось, что он побывал в России без малого шестьюдесятью годами раньше — во время нашей Гражданской войны. В молодости в составе британского экспедиционного корпуса Лео Лафлёр провёл несколько месяцев во Владивостоке, о чём поведал со смешанным чувством смущения и восхищения:

Там, где нас расквартировали, царили разруха и нищета, и тем не менее местные жители относились к нам с неимоверной щедростью и добротой.

Напоследок куратор кингстонского музея хоккейной славы заметил:

— Хоккей — общий для нас с вами язык. Мы, в Канаде, должны, наконец, избавиться от привычки ненавидеть тех, кто придерживается иного образа мыслей и жизни.

Ещё
ХК «Торонто» разгромил «Сан-Хосе» в матче НХЛ